– Нелепо было бы улыбаться Гамлету или королю Лиру, – возразила Эллен, – а мы веселим зрителя. Даже если я чуть не разбилась, я должна улыбаться: все хорошо, прекрасно, весело и удачно. Вот мы и улыбаемся… Слушай, этот дяденька, который тогда бросил мне букет, а потом явился за кулисы с комплиментами… Ты знаком с ним?

– Да, а что?

– Артист погорелого театра! Передай ему, чтобы он больше не посылал мне цветов.

– С удовольствием, – согласился Миша, хотя совсем не представлял себе, как он это скажет Навроцкому.

– Ты останешься на представление? – спросила Эллен и встала. – Сегодня будут Бим Бом, Виталий Лазаренко, останешься?.. Хорошо, посиди, я схожу за контрамарками.

42

В то время когда Миша со Шнырой и Паштетом досматривали в цирке представление, Смоленский рынок был погружен в темноту.

Темно было и в прилегающих переулках, здесь рано ложились спать, рано вставали – рынок начинался с рассветом. Только тускло светились завешенные окна «Гротеска», и, когда открывалась дверь, доносился оттуда приглушенный шум голосов, стук пивных кружек, женский смех, обрывки песен.

Свиридов велел своим людям подходить по одному, с разных сторон, так, чтобы в десять вечера оказаться у «Гротеска», трое – у главного входа, трое – у заднего, во дворе.

Ровно в десять Свиридов открыл дверь и с двумя сотрудниками вошел в «Гротеск».

Вид людей в кожаных куртках, остановившихся у дверей, не оставлял сомнений в том, кто они такие. Все смолкло. Оборвалась песня в углу, застыл официант с кружками в руках, игроки прикрыли карты кто ладонями, кто локтями, смолкли парни и накрашенные девицы.

Тишину разорвал истеричный женский крик:

– Облава!

Крик оборвался, все молчали.

– Никому не вставать! – приказал Свиридов. – Официант!

– Слушаюсь! – ответил официант, продолжая держать в каждой руке по четыре кружки, наполненных пивом.

– Иди вниз, скажи Василию Ивановичу, Серенькому и всем, кто там есть, чтобы выходили.

– Слушаюсь. Будет исполнено.

Официант поставил кружки на стойку, вытер руки фартуком и ушел за занавеску.

В заднем помещении «Гротеска» в полуподвале за столом сидели четверо, на столе лежали карты и деньги.

– Василий Иванович, – сказал официант, – вам велено выйти.

Василий Иванович, плотный, крепкий человек лет пятидесяти, с красивой сединой на висках, с прямым, несколько тяжелым взглядом, не выпуская карт из рук, спросил:

– Сколько их?

– Трое.

– Скажи, сейчас выйдем. Иди!

Официант попятился и вышел.

Василий Иванович положил карты на стол, протянул руку, открыл заднюю дверь. Полоска света упала на узкую крутую лестницу. Сверху раздался голос:

– Выходи по одному. Кто выйдет с оружием, будет застрелен на месте.

Василий Иванович закрыл дверь.

– Вот сволочи, не дали банк додержать, какая карта шла!

43

– Дело сложное, – сказал Мише Свиридов. – Главный – это Василий Иванович, аристократ…

– В каком смысле?

– Не граф, не князь, а маравихер, карманник высшего класса, вытаскивает бумажники у солидных людей. Серенький тот, что выходил с Шаринцом из «Гротеска», – помощник Василия Ивановича. Что касается Шаринца, то он и вовсе был мелкий воришка, вытаскивающий из карманов все, что попало, вплоть до носовых платков. Так вот: в прошлом году, – продолжал Свиридов, – Василий Иванович, как злостный рецидивист и социально опасный элемент, получил пять лет. Но сбежал. Сомнительно, что после побега он пойдет на такое нелепое убийство, каким представляется убийство Зимина. Обычно после побега они отсиживаются в закутке. И не мог он сменить свою воровскую профессию на другую, к тому же еще более опасную: он не молод. В общем, против него улик никаких. Единственная наша улика – Шаринец. Мы должны доказать, что убил Шаринца Серенький, они вместе вышли из «Гротеска». Вот расписание дачных поездов по Брянке. Если предположить, что они выехали поездом в шесть пятнадцать, а вернулся Серенький поездом восемь сорок пять, то он должен был отсутствовать в «Гротеске» минимум часа три четыре, где то между пятью и девятью. Твои мальчики утверждают, что он вышел вместе с Шаринцом и сел с ним на трамвай. А вот Василий Иванович и еще человек двадцать посетителей «Гротеска» будут утверждать, что Серенький никуда не выходил. Тем более, что они с Шаринцом вышли через задний ход. Вот так то, друг Миша. И все же надо начинать.

Серенький был ничем не примечательный человек, этой особенностью его наградили и природа и многолетняя привычка быть незаметным – безликий, инертный, сонный. Миша поразился тому, что Шныра и Паштет узнали его на фотографии. Даже трудно определить его возраст. Лет двадцать пять, а может быть, и тридцать пять.

Свиридов записал в протокол его настоящую фамилию, имя, отчество, год и место рождения и тому подобное, потом спросил:

– Что вы можете сказать по поводу убийства гражданина Попова Владимира Степановича, он же Шаринец?

Серенький пожал плечами:

– А чего могу сказать? Ничего не могу сказать. А его разве убили?

– Вы об этом не знаете?

– Не слыхал об этом.

– Вы были с ним знакомы?

– Знал, есть такой Шаринец, видел раза два в «Гротексе».

Он так и сказал: «Гротекс».

– Вы были с ним знакомы?

– Ну как? Как со всеми.

– А где вы были шестого июня вечером?

Серенький подумал, неуверенно сказал:

– «В Гротексе», наверное, да, точно, в «Гротексе».

– Что делали?

– В карты играл.

– С кем?

– С людьми, с теми, кого вы со мной забрали.

– А ночью где были?

– Дома спал.

– Кто может подтвердить?

– Кто… Мать, жена, соседи.

– А инженера Зимина вы знали?

– Зимина… Инженера… Нет, не знал… Кто такой?

– На Арбате жил, дом пятьдесят один.

– Не знаю такого.

– Навроцкого Валентина Валентиновича знаете?

– Кто такой?

– Агент по заготовке мануфактуры.

– Не знаю…

Подписывая протокол, Серенький спросил:

– За что забрали то?

– Подозреваетесь в убийстве Шаринца.

– Вот еще новость! Кому он нужен, этот ваш Шаринец!

– Не наш, а ваш, – сказал Свиридов. – Идите, я вас еще вызову.

Вместо Серенького появился Жоржик, красивый молодой человек с густой черной шевелюрой, похожий на армянина. Он подтвердил все, что говорил до него Серенький. Да, играли в тот вечер в карты, Серенький никуда не уходил, об убийстве Шаринца не слыхал, о Зимине и Навроцком ничего не знает. Также спрашивал, за что его взяли, но, в отличие от Серенького, держался живо и свободно. И совсем не был похож на вора.

Наконец ввели Василия Ивановича. По сравнению с Сереньким и Жоржиком он действительно выглядел аристократом.

– Садитесь!

– Можно и сесть. – Василий Иванович свободно уселся на стул. – Может, сразу скажете, на сколько усаживаете!

– Срок то уж, во всяком случае, придется досиживать.

– Не без этого, – вздохнул Василий Иванович.

Он показал на Мишу:

– Позвольте спросить, кто этот гражданин?

– Практикант.

– Попрошу отметить в протоколе.

– Отметим.

Серенький и Жоржик даже не обратили внимания на Мишу, а Василий Иванович потребовал отметить в протоколе.

– Приступим к делу, – сказал Свиридов. – Речь идет о некоем Попове, он же Шаринец. Знали такого?

– Как же, знаю, видел в «Гротеске».

В отличие от Серенького, он правильно произносил название пивной.

– Разговаривали с ним?

– Был у меня как то, напрашивался на работу, только я ведь ничем теперь не занимаюсь, прошу учесть. После побега ничего за мной нет, хотел начать новую жизнь, – жалко, помешали.